«А на войне - нелёгкий труд.
А сам стреляй, а то убьют».
Группа «Любэ». Комбат
Короткий зимний день скинул на землю лучи жадного солнца. Проникая через застеклённую лоджию, они падают причудливыми геометрическими фигурами на паркет. Денис сидит в маленькой комнате старой панельной пятиэтажки. Его руки с длинными, жёсткими, чуть нервными пальцами разминают сигарету. Так он пытается бросить курить. Рядом приютился и мурлычет кот Пыжик. Денис кладёт сигарету на тумбочку и погружает правую руку в густую, цвета спелой пшеницы, шерсть животного. Глаза Дениса орехового цвета, чуть прищурены. Взгляд напряжён так, что, кажется, он ждёт неминуемого удара и готов к его отражению. Около шести лет Денис прослужил по контракту в «горячей» и очень жаркой «точке». Все эти нескончаемые для него дни, кроме отпуска, он носил форму цвета ковыля. В раскалённую непогоду глотал огненный, сухой, царапающий лёгкие воздух. Случалось, что и умывался сухим песком, потому что вода в тех местах быстро заканчивалась. В его служебные обязанности входило устранение живых объектов. Он выполнял свою работу не потому, что это было его убеждением или верой в какие-то идеалы; Денис вообще мало кому верил и доверял. Нет. Всё было обыкновенно до простоты. Он хотел заработать, и ему исправно платили три тысячи долларов в месяц. Перед тем, как поручить эту работу, Дениса проверяли психологи и инструкторы. А способен, не подведёт, выдержит? Его, крепкого, высокого, молодого мужчину, учили науке ликвидации. Учили уничтожать, не задумываясь, гнать пощипывающее сердце, всполохи мыслей, прочь. И убеждать себя, что так проще, что в этой войне он не делает большой политики. Он марионетка, которой платят хорошие деньги, а на них можно сделать приличный ремонт, купить классную «тачку» и иметь достойный «прикид». А потом случился взрыв, встряхнувший всю его судьбу. Взрывная волна вцепилась в Дениса и ударила о кирпичную кладку дома. Густой мрак. Госпиталь. Запах боли, страха и неизвестности. И психологи, которые, кроме правильно выученных и построенных фраз, не могли помочь ничем, не могли вернуть силу и здоровье. Домой Денис вернулся инвалидом. И наступило одиночество. Тоскливое, пасмурное, обволакивающее липкой обыденностью, паутиной бездеятельности. Очень скоро перестали звонить все знакомые девушки, да и так называемые друзья-приятели стали исчезать. Денис их не винил, людям трудно видеть чужие страдания, да и общие интересы пропали. Рядом остались верная мама и старый кот. Жизнь наполнилась аскетизмом и экономией во всём. Чистая, по-военному выскобленная маленькая квартирка. Книги стоят по росту, корешок к корешку, политые цветы, ежедневная лечебная физкультура и борьба с пылью. Любимый Фрэнк Синатра. За чистым стеклом окна - маленький дворик и тишина.
Я задаю вопрос: «Ты не жалеешь?» Денис резко поворачивает голову, охватывает меня жёстким, почти злым взглядом. Слова, произносимые им, превращаются в ледовитый поток. «Если бы сожалел и знал, что поступаю неправильно, не смог бы дальше жить». Он распрямляет руки. Я давно заметил на них чуть выше кистей идущие к локтевым суставам белые змейки параллельных шрамов. Он понимает, куда я смотрю, и, давясь вызывающе-горькой усмешкой, говорит: «Совсем хотел уйти, да не получилось, врачи вытащили. Наверное, зря...» И опускает веки с длинными ресницами, как будто что-то не договаривает. Не может или не хочет. Внезапно, глядя на меня с вызовом, произносит: «В Бога я не верю. Так, сказочки для взрослых». Я глубоко вздыхаю и смотрю на стоящие рядом простенькие иконки. И думаю о том, как часто бывают парадоксальны в своём мышлении люди, которым на долю выпали маленькие и большие трагедии. Громким, нервным, даже чересчур, голосом Денис говорит: «Ты приходи ко мне, так, чай попить, с Пыжиком поиграться». Я киваю ему в ответ. Он идёт провожать меня до двери скованной походкой. Лицо его бледнеет, на лбу выступает испарина. Дениса постоянно преследует боль, а вот какая больше, физическая или душевная, я никогда не спрошу, права не имею.